Против ветра! Русские против янки - Страница 80

— Не вижу сигнала, — объявил Алексеев, — никак не рассмотрю… Бить, пока на дно не соберется!

А один из сторожей лезет на таран. Значит, руль вправо, до упора. Машинный телеграф на самый полный. В трубу — спокойное:

— Таран. Машину не жалеть!

Такова судьба механиков. Не знать, что происходит наверху — только давать мощность, что бы ни произошло, и быть вечно виноватым в том, что не хватило одной лошадиной силы на одну минуту… А если все пройдет гладко, никто особо и не поинтересуется, чего стоило выжать из машины все возможное и чуточку сверху.

Алексеев все-таки поинтересуется. Потом. После боя. Если будет кому интересоваться и у кого. А теперь он сказал главное. Таран. Значит, в топки летит ветошь и льется масло. Такое же масло, только ледяное — на подшипники. Мощность на индикаторах медленно, но верно ползет от максимальных проектных четырех тысяч лошадиных сил к четырем с половиной. И тут корабль вздрагивает всем корпусом… Это еще не таран, это лишь попадание. На телеграфе выскакивает странное: «Самый малый».

Слова, что рвутся в переговорный раструб, в истории подкорректируют. Нет, их просто не запишут — ответа нет, труба мертва. Корабль снова трясет. Мечется огонь в лампах. Приходится принимать решение самому. А что думать? Раз таран, значит, полный до такого удара, что свалит с ног. Котлы бы не сдвинуло…

Одиночным кораблем нанести удар сохранившему управление врагу нелегко. Вот результат всех маневров — две батареи, борт в борт, как в славные времена Ушакова. Летят щепки и осколки. Но что за вред от сплошного кованого ядра? Не повезло — подбита пушка, лафет заклинен. На шестнадцать железных шаров «Невский» отвечает шестью снарядами. Теми, на которые конфедераты, плача, переводили сталь и, что страшней, ресурс станков — сначала вытачивали корпус болванки снаружи, а потом, почти как пушку, высверливали полость изнутри. В этой полости ждут команды ударного взрывателя пятьдесят фунтов пироксилина.

Залп! Борт француза пробит, видны аккуратные дыры… Неужели это все? И взрыватель… Выставлен на пять секунд!

Из портов француза вырывается пламя. Корабль рыскает на курсе. Из-за плеча звучит почти просительное:

— Только добить…

Искушение велико, так что подарок Борегара — к месту. Напоминать о судьбе забывших долг.

— Цель — транспорты.

На них врагов побольше. И они вовсе не беззащитны. Только дай ступить на берег да ноги размять — разом докажут! Потому охваченный огнем корабль проносит мимо. В трубу летит:

— Полный. Разошлись…

Над мачтой одного из целых — и приставучих! — французов вьется сигнал. Раньше не было… Трампы начинают расползаться в стороны. Значит, это «конвою — рассредоточиться»? Что ж, половина дела сделана. Теперь нужно успеть убедить побольше транспортов, что им в одиночку ни до Европы, ни до той же Ямайки не добраться. Обратно в Мексику или на дно!

Что ж, пушки работают. Зато рукоять телеграфа ходит слишком легко, да и Николай Федорович прекратил лаяться. Вот и хорошо. Ситуация штатная, не хватало от куска гнутого железа зависеть! Кроме команд пожарных и аварийных, на крейсере есть и команды аварийной связи, что устроят живую цепочку между носовой рубкой и машинным отделением и передадут старшему механику, что машину можно больше не насиловать. Просто полный по возможности…

В дымовой трубе, увы, перфорации любимого французским флотом шестнадцатисантиметрового калибра. Тут и двойной кожух не спасет… Скорость падает. Приходится выбирать транспорт покрупней и надеяться, что остальным для того, чтобы прекратить поход, хватит страха близких разрывов и небольших повреждений. Кроме того, именно теперь приходит время «Василия Буслаева». От корветов он уйдет, транспорты догонит. Броненосцы, увы, остаются разбираться с «Невским», даже горящий держится поодаль. Видимо, рассчитывает потушиться и расквитаться.

Два целых врага близко подходить опасаются. Даже если видят, что систершип «Невского» пробил, результат никак не прибавляет бодрости. Зато они зашли с наветрия и демонстрируют огонь на рикошетах. Русские тоже так умеют — но не с подветренной стороны и не коническими снарядами! Потому приходится продолжать ставшую привычной навесную пристрелку.

Доклады о повреждениях стекаются в рубку, как в копилку. Вот рухнул боевой марс. Нет шести человек, а с ними картечницы. Заклинена броневая ставня у одного из орудий. Центральное ретирадное обходится уменьшенным расчетом — в открытый порт залетело ядро, ударило в поданные к следующему выстрелу картузы с порохом. Хорошо, что каждый выстрел подается из-под палубы. Отметить корабельного интенданта приказом, представить к награде. Как его зовут-то? Совершенно неприметный офицер, от повышений отказался… Еще, помнится, чуть не запил после ошибки с зарядами для разорвавшейся семидюймовки.

Тогда он подал наверх нужный вес, но слишком мелкий порох. Такой дает более сильное давление внутри ствола. Но Адам Филиппович с ним поговорил как человек… а Алексеев потребовал придумать что-нибудь, чтобы подобная история не могла повториться в принципе. Теперь картузы разного веса и разного пороха не только мечены разным цветом, но и хранятся в разных отделениях.

С кормы несет паленым. Докладывают: все в порядке, всего лишь краска, но дым затягивает в орудийные порты, цели почти не видно. Ответ… французские броневые плиты крепче английских, на двух кабельтовых обычным зарядом не пробиваются! А вечно бить тройным — остаться без пушек. Так что теперь — бомбы, авось разнесут все, кроме брони. И — ждать темноты, а под покровом ночи улизнуть. Соединиться с «Буслаевым»… Тогда и решать: закончилась ли операция, и если да, то чем?