Мелькают больницы. За спиной — неслышное: «Кто говорит — боится крови?» Боится, сестрички, боится. Просто научилась не видеть. Для вас, к примеру, возле операционной кювета с ампутированными руками и ногами. Для нее — с чем-то непонятно-неважным. До тех пор, пока она не получит ответа на вопрос.
— Русский капитан, мисс? Не видели.
Так везде. Не видели. Не встречали.
Неужели опоздала? Но ведь нельзя разом передавать батареи и разыскивать раненого… кого? Друга. Да, друга и боевого товарища! Она лейтенант, он капитан, тут все в порядке. И дело — сначала. Русские воины это хорошо понимают. «Тогда считать мы стали раны, товарищей считать…»
Но вот наконец:
— Русский? Бредит тут один непонятными словами, и вроде не поляк… Он полковник, но ведь капитаны, бывает, превращаются в полковников!
Да. Он. Без сознания. Дышит.
— Его можно перевозить?
— Да. Но лучше — в хороший госпиталь.
— В Чарлстоне хорошие врачи. Путь по железной дороге он вынесет?
По той самой дороге, которую он отстоял.
— Да.
— Тогда я его забираю…
Поставить в известность мистера Мэллори или посланника Стекля ей и в голову не пришло.
И вот — перестук колес. Та-тан, та-тан, та-тан… Все хорошо, все хорошо, только много убитых и раненых. А еще больше тех, кто остался на батареях. Целованную Джеффом Дэвисом руку теперь хоть не мой никогда. Но и Джефферсон Дэвис, и Джексон думают, что это — последний подвиг завода Уэрты. Думают, что производство встанет. Или хотя бы снизится. А вот и нет! Сейчас много добровольцев с плантаций, и не всем же им редуты рыть. Конечно, квалификации у бывших слуг с плантаций никакой. Но что-то можно придумать. Например, разделить работы на операции попроще. Конечно, придется перестроить производство. Может, будет спад — но временный. А потом удастся даже нарастить выпуск!
— Мисс Берта, он очнулся!
Значит, бегом к постели больного друга. Белое от потери крови лицо. Приподнятые уголки губ. Присмиревшие руки.
— Ты… приехала… за мной?
— Вот еще! Я привезла на батареи Ричмонда новые пушки. Целый эшелон. И артиллеристов. Но искала тебя сама. В том числе.
— В том числе меня или в том числе искала?
— И то, и то…
Пыталась расспросить о сражении. В его исполнении выходит весело. Потери даже не удалось точно подсчитать — у импровизированных частей не было точных списков. Но название уже вошло в историю. Рядом с атакой Барксдейла, атакой Пиккета, атакой Мартиндейла в анналы военной истории войдет атака Алексеева. Неудачная. Захлебнувшаяся. Но — яростью и упорством отвлекшая северян от разрушения полотна.
И поезд с пушками — ее поезд — успел проскочить. А потом… потом подошла кавалерия. Уэйд Хэмптон, как и Джеб Стюарт, может погибнуть, но не проиграть битву. Разбитые орды Аттилы-Киллпатрика откатились, разбитые и обескровленные, обратно за ощеренную колючей проволокой линию окопов янки. Так что мистер Алексеев заслуживает наилучшей сиделки. Такой, что не будет отвлекаться от обязанностей ради того, чтобы очаровать раненого героя.
Значит, Грейс. С «Невского» прекрасная ирландка сошла по простой и честной причине: пару месяцев назад они с Адамом Мецишевским навестили костел. Как сказала сама ирландка:
— Ирландцев гибнет очень много. Мы храбрый народ. А где еще найдешь жениха-католика? Да еще такого, чтобы был родовитей коннахта, нахальней лейстнерца, терпеливей мунстерца и упрямее ольстерского шотландца?
Потом стала вникать в историю русско-польских отношений. Выяснила, что начали клятые москали: отбуцкали армию короля Крака, поймали несчастного цмока и пропахали на нем борозду пограничную. Еще пословицу обидную сочинили: «Помни, ляше, по Буг наше».
Москву они тогда, правда, еще не построили и вообще, если верить профессору Костомарову, были не москалями, а украинцами… Кто кого больше обижал в последующие века, понять невозможно — мало того что хроники перевычищены по сто раз, так и горят неплохо. Ясно было одно: общность исторических судеб с Зеленым островом начала проявляться только с конца восемнадцатого века, когда ослабевшую Речь Посполитую разорвали на клочки три великие державы, доказав тем самым, что известная мудрость о том, что слабому государству проще выжить при нескольких сильных соседях, чем при одном, не всегда справедлива.
Итак, Польшу и поляков угнетали втроем — но большая часть восстаний и ненависти пришлась на долю России. Государства, которое позволило доставшемуся ей куску Польши сохранить язык, конституцию, сейм, армию… Которая строила там за русский бюджет дороги и дома. И просила в обмен одного — польской верности. Ее и получила.
— Против своих королей мы тоже всегда бунтовали, — кривился Мецишеский, — один шляхтич — рыцарь. Два — дуэль. Три — мятеж! Так и потеряли отчизну. Так чего было ждать русским? Только мы, нормальные поляки, надеялись… Особенно после декабря. Царь Николай навел порядок в России — отчего королю Николаю было не навести порядка в Польше? Вымести бунтовской дух, построить нормальное государство — и тогда двинуть эскадроны под красно-белыми прапорами против немцев. Увы, так не случилось. Но целый день на варшавских улицах честь воевала с анархией — и проиграла лишь после удара в спину. Мятеж победил… Теперь наши права порезали, Польша всего лишь часть России. Но кое-чему мы научились. Не верить болтунам и не верить врагам России. Но я — ломоть отрезанный!
Так говорил человек, чье «письмо к бывшей невесте» читали на открытии сейма в Галиции. После чего сейм приговорил: призвать добровольцев вступать волонтерами в русскую армию. Иные горланили против — но сейм на сей раз был не шляхетским и без права вето.