Против ветра! Русские против янки - Страница 24

— Берта, ты слышала? Очередной снаряд разорвался на дороге, как раз запруженной беженцами. Несчастные! Еще несколько минут, и они были бы в безопасности. Это ужасно! Ужасно!

Услышав новость, Берта подняла голову и отложила перо.

— Ма-а? Да, жалко. Но — поделом. Нечего бегать. Мы люди, а не крысы.

— Горацио тоже не хочет уезжать… И в форт переселяться — тоже. Но почему?

— В форт… Ма-а, на свете нет человека, что разбирался бы в пушках лучше, чем отец. Если он не затолкал нас в самый глубокий каземат, это может означать одно: куда бы бомба ни попала, спасения нет. А попасть она может куда угодно. Янки совершенно не целятся. То ли не могут, то ли не хотят.

— Но почему нельзя уехать?

— Сначала уедем мы. Потом вывезут завод. Потом уйдут солдаты. А потом янки просто перетащат свою громыхалку. Нет уж! Будем жить, как жили. И надеяться, что наши мужчины уберут эту штуку. Сколько бы дюймов в ней ни было!

Ближе к вечеру явился отец — со стрельбища, и брат Дэниэл — с броненосца. Оба довольны.

— Придется терпеть обстрел, — сообщил отец с торжеством.

— Но недолго, — уточнил брат.

— Вы нашли пушку?

— Трудно было не найти — над островом Моррис встают дымки. Зря мы его сдали в сентябре. Теперь придется брать обратно.

— Придется похлопотать, — пожал плечами брат, — зато потом отоспимся. И хорошо бы уговорить русских. Втроем веселее: мы, «Невский» и «Чикора».

— Но у них же нет брони! И пушек…

— Будут. По крайней мере, пушки.

Неяркие зимние дни сменяются непроглядными ночами, над фарватером по утрам висит непроглядная мокрая пелена. Рай для блокадопрорывателей! Формально можно было бы снимать блокаду: вывезти испанского консула на внешний рейд, официально составить протокол о том, что кораблей блокады не видно в течение суток… Увы, речь идет уже не о блокаде: город официально осажден и бомбардируется. Взрывы гремят, как метроном. К ним привыкли, иные часы по разрывам бомб проверяют. И анекдоты рассказывают:

— Хорошие ли артиллеристы янки?

— Очень хорошие! Попасть в женщину или ребенка куда трудней, чем в верфь или завод…

Страх отступает перед смехом. Перед гневом. Перед заботами. Чарлстонцы не молятся, чтоб чаша миновала, только исполняют долг старательней, а живут — ярче. Балы, гремящие на улицах военные оркестры, обеды и ужины. Обычное гостеприимство превратилось в вызов врагу. На неприятельские снаряды Чарлстон отвечает ароматным дымком кухонь.

Но больше всех чадят броненосцы конфедеративного флота, «Палметто Стэйт» и «Чикора». Недавно мирно парившие на позициях, корабли словно с цепи сорвались. На внешнем рейде от темна до темна продолжается тяжеловесный таранный балет. Пожалуй, именно в эти дни вкус чарлстонцев поменялся бесповоротно. Их сердца изменили белокрылым парусникам, еще недавно — пока гавань не покинул последний русский клипер — казавшимся олицетворением удали и морского умения.

Теперь место парусов заняли чернильные плюмажи над трубами, скошенные вперед и вниз носы, заваленные внутрь стены казематов. На полном ходу корабли зарываются носами в волны, но вода бессильно стекает с выгнутых, как спина недовольного кота, палуб. Это вам не северные мониторы! Созданные на пределе возможностей государства, броненосцы Конфедерации действительно красивы — красотой, что порождает утилитарное стремление конструктора выжать до донышка каждую тонну водоизмещения, каждый дюйм брони или орудийного калибра, каждую лошадиную силу.

Броня тонковата? Что ж, на то есть рациональный наклон. Пусть круглые ядра дульнозарядных орудий рикошетят, словно бильярдные шары. Маловат калибр орудий? Зато они нарезаны и стянуты тремя стальными кожухами каждое. Снаряды невелики, но злы, да и стрелять можно так часто, как получится. За два года войны ни одну семидюймовку Уэрта еще не разорвало. Чего никак не скажешь об орудиях федеральных, с ними главный вопрос не в том, разорвет ли их, а в том, на котором выстреле. К сожалению, Северу не приходится экономить ни пушечный металл, ни-канониров.

Для ближнего боя у «Пальметто Стэйт» есть и главный калибр, снятый с потопленного в прошлый штурм монитора янки. Этот стреляет редко, но может неплохо предварить удар главным оружием близнецов: тараном.

В нанесении удара они и тренируются, кружа вокруг своей увеличенной копии. «Александр Невский» выполз из дока. Совершилось обратное превращение: бабочка стала гусеницей. Бывший фрегат не похож на отчаянную белоснежную птицу, что нанесла первый удар федеральному монитору. В обновленном корабле не осталось ничего хрупкого. Это больше не морской странник — это боец, что вправе поучать южных коллег. Он раз вступил в безнадежный бой — кровь текла по палубам, — но победил. Именно тараном.

Что чарлстонская эскадра склонна учиться на чужом опыте — честь и хвала. Так что стоило мистеру Алексееву помянуть читанные им в недавнем гардемаринстве «Несколько отрывков из опыта начальных оснований пароходной тактики» адмирала Бутакова, как он был немедленно допрошен. Имя героя Крымской войны, выигравшего первый в мире бой пароходов, оказалось известно. Слово за слово, и вот капитан Такер медленно тянет:

— Да, об этом мы и позабыли… Наверстаем! Вы не прочитаете ли нескольких лекций по русской теории пароходного боя?

Алексеев потирает глаза. Догадывается, что до своего обиталища опять не дойдет. Эх, не впервой! Вестовой привык: если командира к ночи нет на месте, значит, заснул у Пикенсов. Туда и следует явиться поутру… Взваливать на себя новую работу не хотелось. Все время уходило на корабль — и на дипломатию, без которой эскадра лежала бы на дне в виду форта Салливен, и вся история русского атлантического похода была бы завершена. Но то же искусство дипломатии сдержало отказ. Во-первых, союзники действительно нуждаются в помощи. Во-вторых, посланник Стекль давно уши прожужжал, что если дипломат говорит «нет», то он и не дипломат вовсе. Пришлось мыслить по-конфедеративному: как заменить одно другим, как убить одним выстрелом двух уток. Пусть и ледащих.